Праздники в Германии и в странах СНГ. Поздравления и пожелания!

[Alexandr]

Доброе утро! Посмотрим до чего договорились. Итак последнее недовольство: "Нина, полностью согласна. Я воздержалась, но предложение Федора: Друзья, предлагаю не нападать на нашу землячку меня ошарашило. Einem in den A.... kriechen muss man wirklich nicht!" *Не улавливаю логику. А... - это понятно, под А Вы подразумеваете задницу моей землячки. Что непонятно, совершенно непонятно, каким образом может из синего предложения следовать красное заключение. *С чего Вы взяли, что я предлагаю Вам пробираться к истине через чью-то задницу?! К тому же Вы обижаетесь на то, что я занял в этой полемике нечёткую позицию. Я очень чётко процитировал дневник моего отца-трудармейца. Вы это сообщение прочитали? Оно Вам неинтересно? Нет? Хотите отвлечь от темы? Хорошо, отвлекусь и выражусь яснее. Ваши красные слова Вы пропустили *не через мозги, а через желчный пузырь. Это хамство. Объявляю Вам выговор. Если *хамство повторится, удалю из группы. Далее. Недовольны тем, что перед сном всех обнял. Поясните недовольство, с утра не обнимаются. Кого как модератор я должен сейчас ещё предупредить? *Сделаю.

[Alexandr]

У меня, к сожалению, нет времени. Разговор шёл очень интересный. Многие реагировали не на суть, а на перепалки . Некоторые преднамеренно отвлекали всех от сути дискуссии. * Всё, что касается личных нападок друг на друга и личностных оценок удалю в ближайшее время. Прошу всех участников, желающих продолжить тему, *говорить по существу и не нападать друг на друга.

[Matrica]

Да, Фёдор, плохо же Вам видно спалось сегодня ночью, если Вы такое обращение к группе сочинили....(md) ...Я Вам уже не раз писала о том, с каким интересом я читаю Ваши постинги, и это прочла, затаив дыхание, но считаю, что *тут Вы "перегнули палку"...Ваше предложение "оставить землячку в покое", я тоже не совсем поняла, так как Ирина уже давно в нашей группе и высказывалась всегда довольно свободно и прямолинейно! Что не значит плохо, даже если мы не всегда разделяем её точку зрения...Вообще меня удивляют эти постоянные предупреждения об удалении из группы( и не только от Вас, Фёдор, и не только в этой группе)...Ведь в конце концов даже дискутировать потом не с кем, куда не заглянешь, одни и теже учавствуют в дискуссиях...И все одного мнения, Какая же это тогда дискуссия??? Я думаю, что Вы просто погорячились и теперь, позавтракав, уже готовы нам написать что-нибудь по этой теме(ch)

[Matrica]

Нина:Есть одна группа, где евреи, живущие в Америке, находятся в постоянной боевой готовности с живущими в России, людьми. Разговор, чаще всего, переходит в перебранку, со скрытым матом, *взаимными упреками и обвинениями. Я не сторонник таких разговоров...

И я тоже, и поэтому не принимаю в них участия...И если и в этой кто-нибудь "докатится" до такого уровня, то тут можно и без предупреждения удалить...так сказать "Хаусфербот ертайлен"^o)

КАК МУЖИК У ЧЕРТА В ЛАКЕЯХ БЫЛСказка для взрослыхКак-то летним вечером мужик на своей шестиметровой кухне пил с соседом водку. Красота: один в майке, у второго рубаха до пупа расстегнута, голые пятки из тапок торчат - хорошо, по-домашнему. Пили они долго и много, закусывали мало, зато папиросы курили одну за другой. Смятые окурки с горкой полнили плоскую металлическую пепельницу, торчали из ополовиненной консервной банки с надписью «Килька» и просто валялись на столе. От этих мужских занятий на кухне стало так смрадно, что не спасало даже распахнутое настежь окно. Дело было на первом этаже, и старушки на лавочке у подъезда, когда из прокуренной квартиры доносился буйный крик, единодушно приходили к выводу:
- Срамота!
- Забулдыга!
- Пьянь!
Когда опустела последняя, пятая, бутылка, сосед оторвался от табурета и, бесконтрольно и совершенно бессмысленно улыбаясь, уплыл за дверь. Хозяин же, опьянев, повел себя иначе. Он упустил из вида, что сосед удалился совсем, и стал звать его:
- Петро… ик… ты де?!
Долго мучилась этим вопросом пьяная плешивая голова. Держалась она плохо, валилась то набок, то назад, то клевала носом. Наконец потерявшая терпение жена ворвалась в кухню. Сдвинутые брови повисли над качающейся плешью:
- Ты прекратишь или нет?! Совсем уже! Уполз твой Петро, и ты ползи вон, спать! У-у, чтоб тебя, змей подколодный!..
Подколодный змей кое-как сфокусировал на жену до стеклянности прозрачные глазные яблоки и, когда понял, кто это учит его жить, ответил вопросом на вопрос:
- А ты че-о… ик… че-о ты…
- Залил шары-то! Ползи на диван, образина!
- Ик… ты-ы-ы… шлюха… - мужик положил слюнявый язык на ослабевшую нижнюю губу, засопел и стал подниматься из-за стола. - Да тебя… кто хочет… ик… ты-ы…
- Ага, и сколько хочет, - съязвила жена. - Не то, что ты, алкаш!
Что ж, не дразните, как говорится, быка красным: правый мужнин кулак, проделав незамысловатый путь, нашел горящий возмущением и ненавистью левый глаз жены. Она вскрикнула и выбежала из кухни. Искать ее по всей полезной и бесполезной площади двухкомнатного жилья было для мужика делом непосильным, поэтому он выбрал маршрут до дивана. Добрался, завалился и уснул. И видит мужик сон.

Идет он по улице, одет так же: майка, трико, из тапок голые пятки торчат. Люди вокруг по своим делам спешат, на него никакого внимания. А один товарищ среднего роста - лицо круглое, румяное, улыбкой сияет, сам, как каравай, - шел навстречу и прямо к нему: «На, - говорит, - закуривай». Достал из черного пиджака пачку «Беломора», протягивает. Мужик папиросы со спичками дома оставил, а курить как раз сильно захотел. «Вот, - думает, - человек какой хороший, добрая душа. Догадался же, что мне курить охота». Взял папиросу, смял под зуб, человек огонек ему оранжевый поднес - прикурил, затянулся.
- Вот спасибо, - благодарит он добряка и дым струей выпускает.
- Пустяки, не стоит благодарности, - отвечает добряк и еще шире улыбается. Потом вдруг на шепот перешел, - слышь, я денег целую пачку нашел… во, гляди, - приоткрыл он распухший боковой карман. В нем и правда лежала толстая пачка пятитысячных, перетянутая резинкой. - Лимон точно будет. Пошли, поделим, водки попьем.
- Я че-от не понял, ты…
- Тс-с, тише, - прервал мужика каравай, - вишь, на перекрестке старик бегает, ищет. Я деньги-то там подобрал. Давай уйдем отсюда подальше.
По перекрестку действительно метался долговязый, худой старикашка в сером полосатеньком костюме. Он приставал ко всем с одним и тем же:
- Не видали?! Не находили?!
«Как же он будет, старик этот? - подумалось мужику. - Столько денег потерял, бедняга. Может, отдать надо…»
- Пошли, пошли скорей, - торопливо увлекал товарищ.
И увлек, пошли они. И мысль «отдать надо» как-то незаметно улетучилась, а явилась совершенно другая: «Это ж по пятьсот тыщ выйдет». И почему-то в желудке от этой мысли стало тепло и уютно.
- Тут до меня два квартала, пошли, - катился впереди человек, а мужику показалось, будто у того над головой среди смоляных кудряшек торчат маленькие черные рожки.
- Фу ты, черт, - отмахнулся он, - померещится чепуховина, с ума сойти.
- Что ты говоришь?
- Да, нет-нет, так я, пошли.
- Так пришли уж, - остановился добряк у ворот, за которыми красовался дородный кирпичный особнячок.
- Это твой такой, что ль?
- Ну, а чей же. Слышь, тут чуть подальше магазинчик, там все, че хошь. Ты сгоняй, а я пока дома подготовлюсь, погуляем. Вот двадцать тыщ.
- Лады, - взял мужик четыре протянутые купюры и добавил, радуясь предстоящему, - во гуляночка будет!
- Бери на все, - отозвался добряк и пошел в ворота. - Не заблудись.
- Я мигом, братан, - заторопился мужик дальше по улице.

Прошел несколько домов - вот и магазин. Дверь распахнута, над ней вывеска черным по белому: «ООО МЫ ВАМ ЧЕРТОВСКИ РАДЫ!».
- Хохмачи, - усмехнулся мужик и вошел. А как вошел, так остолбенел: над прилавком сиял улыбкой тот самый каравай, который минуту назад закатился в ворота. Только тот в черном пиджаке, а на этом бордовый.
- Что вас так удивило? - участливо спросил продавец. - Проходите, пожалуйста.
- Вы че, близнецы с ним?
- С кем, простите? Я не близнец, я сам по себе.
- Во дела, а кажется, что только пиджаками и отличаетесь. Ну, да ладно, глянем, чего у вас тут есть.
- У нас все есть. Что вас интересует, дорогой клиент?
- Да вот, выпить-закусить требуется по высшему классу, - несколько заносчиво заявил клиент, расслабившись от улыбок и вежливых обращений. - Деньги руку оттянули, во… - положил он перед продавцом четыре купюры.
- У-у, все, что хотите, уважаемый.
- Так-с, - потер ладони уважаемый и стал показывать пальцем, - вон ту, с медведем, вон ту, коньяк давай, вон ту, литровую… - называл он.
- Икорки, может?
- А че ж, могем, давай икорку.
- Черную или красную?
- Всей давай, банки по три. Да, это еще, хлеба булку и селедки банку. И в пакет какой-нибудь все сложи. Ну вот, сколь с меня?
- Двадцать тысяч, - ответил продавец, ни на миг не задумавшись, и раскрыл большой пакет.
- О, блин! - оторопело хлопнул глазами мужик. - Гляди, как угадал. Ну, давай… - и тянет руку за пакетом.
- Сию минуту, - закончил укладывать товар продавец, - осталось только рассчитаться, уважаемый.
- Ты че, хе-е, забыл, я ж тебе двадцать тыщ на прилавок положил…
- Да! О-о, простите, может быть, они упали на пол, - продавец заглянул под прилавок. - Нет, извините, ничего нет.
- Как нет… - мужик со своей стороны осмотрел пол, - были ж… А-а, разыгрываешь?!
- Я не разыгрываю, как можно.
- Да ладно тебе, ты ж взял! Давай пакет!
Румянец исчез с лица каравая, улыбка на нем умерла.
- Вы что же, в краже меня обвиняете?
- Ты че-о, блин, дуру гонишь?! - до предела расперло возмущение обескураженного покупателя. - Давай, говорю, пакет! - хотел он выхватить свое у продавца.
Но короткие, пухлые пальцы за прилавком с этим не согласились, они поймали и сдавили посягнувшее на пакет запястье. И, кто бы мог предположить, ай-ай-ай! - как затрещали мужицкие кости.
- Вали отсюда! - лязгнул челюстью продавец. - Сначала деньги поимей, чмо, а потом уж пальцем тычь!
- У-у-й! - схватился за передавленную руку мужик, отлетев к входной двери. - Ты вот так, да-а! Ну, блин, щас, ага… мы с друганом придем… мы те, блин… - он выскочил на улицу, уложил обратный путь в десяток шагов - вот и ворота. Забежал, распахнул дверь в дом - навстречу каравай, сияющий самой широкой улыбкой:
- Пришел уже, вот молодец, заходи.
- Так там это, слышь! - ворвался в прихожую прыгающий от горячности голос. - Продавец этот деньги у меня забрал!
- Ха-ха-ха! - запрокинулся каравай. - Артист, артист, ладно шутишь, здорово мы с тобой повеселимся. Пакет, наверное, за дверью оставил?
- Да какие шутки, блин! Говорю же, все забрал, гад!

Румянец исчез с лица каравая, улыбка умерла.
- Не шутишь, говоришь… - черный пиджак приблизился. - Сам денежки припрятал, а мне про какого-то продавца плетешь!
- Ты че-о… ты че на меня-то… Говорю ж, тот все…
- Я с тобой поделиться хотел,- наступал свирепеющий хозяин, - а ты от меня мое же припрятал!
- Э, э… ты че… - отступал мужик. - Да пошел ты со своими деньгами! - выскочил он за дверь и через двор - к воротам. Открыл их, ногу на шаг занес и сразу отшатнулся: за воротами бездна черная. И ничего вокруг нет, кроме бездны, только двор этот с домом, как остров, повис над ней. Некуда бежать.
- Ох-х! - ослаб всем телом мужик, и лоб его холодным потом покрылся. Отшатнулся, повернулся, обратно хотел, но тут же наткнулся на хозяина. И над караваем, теперь уже не казалось, видны были черные рожки.
- Так ты… - совсем оцепенел мужик.
- Узнал, - тихо хохотнул черт, сверкая ледяными зрачками. - Я думал, до тебя быстрей дойдет, а ты - лох, на оба глаза плох. Ну, выбирай, или в пропасть, или ко мне в лакеи. Отслужишь - отпущу.
- А… о… а… - закивал мужик.
- Договорились, иди в дом.
Вошли - там комната необъятная, как зал концертный. Вдоль стен разные шкафчики матовые с золотыми ручками, холодные блики кожаных диванов и кресел, на мохнатом красном ковре, по центру - длинный стол черного мрамора. За столом же сидит-посиживает худой старикашка в сером полосатеньком костюме. Тот, который деньги на перекрестке искал. «Так они вдвоем…» - болезненно шевельнулось в лакейской голове. А на столе красуется тот самый большой пакет, из-за которого и вышел весь сыр-бор в магазине. «Вон оно как…» - еще раз кольнуло в той же голове.
- А ты как думал! - прогремело за спиной мужика, как будто черт читал его мысли.
«Ой-ой, тут и думать нельзя», - подумалось, однако.
- Нельзя! - прогремело еще раз. - Меньше думай, больше делай. Накрой-ка нам стол да камин затопи, пошевеливайся!
Мужик, едва дыша и проглотив язык, двинулся к столу мелкими шажками.
- Слушаюсь, господин, - вдруг робко и покорно сказал черт мужицким голосом.
- А… - вздрогнув, судорожно колыхнул мужик глоткой в ответ.
- Отвечать ты мне должен «Слушаюсь, господин», понял?!
- Слушаюсь, господин, - слетело бессильное эхо с застывших от ужаса губ.
- Хи-хи-хи, - посмеивался за столом старикашка в сером.

- Живо мне! - закончил черт наставления, и плеть, сама собой взявшаяся в его руке, прилипла к сжавшейся под майкой спине. - Живо!
Мужик подпрыгнул от боли, кинулся к столу, давай банки да бутылки из пакета на черный мрамор выставлять. А под рукой ничего, чем бы открыть их. Но черт тут как тут: «На, - говорит, - нож». И подает не нож, а целый кинжал, каким впору гусей рубить. Сжал мужик наборную рукоять, нацелился на банку с икрой, но эта острейшая штуковина вдруг ни с того ни с сего вильнула в сторону и - бац! - по руке серенькому старикашке. У того пальцы в количестве четырех штук сразу отделились, и ни кровинки, лишь черные дыры на срезах. Старикашка скуксился, как грудной ребенок, захныкал. Злосчастный лакей и сам подумал: «Ой-ой-ой…», а как на господина взглянул, то мысль сформировалась окончательно: «Конец».
- Ну, все, конец тебе, сучень! - прошипел черт и стал расписывать своего лакея плетью, не разбирая, голова ли там, плечи… А плеть такая, что боль от бока до бока нутро проедает. Винтом пошел мужик, кричит, пощады просит:
- Ой, не могу больше! Че хошь делай, не бей только!
Черт эти слова услышал и плеть опустил. Говорит:
- Значит, чего хочу… Ладно, заберу я у тебя твою квартирешку. Так что ты, когда вернешься, хе-хе, не удивляйся, что жилья у тебя нету.
- Угу, - шмыгал носом мужик, - угу, - и быстро-быстро кивал, соглашаясь.
- Договорились. А теперь камин затопи, живо! - и плеть еще раз коротко сказала: «Чак».
Мига не прошло, как мужицкая плешь уже маячила над поленьями у холодной квадратной пасти камина. Тут и газетка на разжиг нашлась. Торопливо заложив дрова, мужик украдкой глянул через плечо: «Вай!» - пальцы у старикашки снова на месте и стакан с водкой поднимают. «Оба черти!» - еще раз убедился лакей и схватил спички с полки над камином. Чиркнул - и сразу занялось, заиграло, запрыгало. «Получилось», - поползло в мозги облегчение. Но верхнее полено вдруг сорвалось с места, покатилось, с треском выпрыгнуло из камина и долетело до мохнатого ковра. Как полыхнуло! Пламя от ковра к потолку взметнулось, бурелом огненный. Мужик лицо руками от жара закрывает, видит, как черти в огне мечутся, то на стол, то под стол, туда-сюда - нет нигде спасения. Одежда на них горит, волосы, лица, руки, как факелы. «Что ж делать? - растерянно топчется мужик. - Сгорят же!»
А ковер тем временем прогорел, пламя ослабло и скоро погасло совсем. На месте ковра дымился толстый слой мохнатого пепла, на котором, как прежде, стоял черный мраморный стол. На нем лежали совершенно неподвижно оба сгоревших черта. От старикашки вообще остался один черный обгоревший позвоночник, хозяин же напоминал какой-то бесформенный, обугленный кусок. Тишина и зловоние - все. «Все», - шепнула мужику робкая мысль.

- Все, - осторожно произнесли эту мысль одеревеневшие губы. - Все! - повеселели у мужика глаза, и он шагнул к столу. - А-а, гады, сдохли, господа вонючие! Служить вам?! А во-о, видали! - выставил мужик кукиш от локтя и показал язык. Потом даже замахнулся, но сзади кто-то перехватил и сжал его руку железным обручем.
- Чего эт ты машешь на меня? - прозвучал над ухом знакомый голос. Оглянулся мужик и задрожал весь, лицо перекосилось: за спиной оба черта стоят, живы-здоровы, как до пожара, только на хозяине теперь пиджак бордовый. - Язык мне зачем-то показываешь, - продолжает черт и очень хмурится. - Длинный какой язык у тебя… я потом подумаю, как его применить. У-у, а нагадил-то ты у меня как, гаденыш, - и в руке у черта опять сама собой появилась плеть. - Бить тебя, у меня охоты нету, пусть эта голубушка сама по твоим бокам гуляет. А ты прибери тут.
- Живо! - рявкнул вдруг серенький старикашка и показал огромные кривые клыки.
Мужик судорожно схватил с мраморного стола чертовы обугленные куски, а они оказались такими тяжелыми, что неверные руки едва удержали их.
- Что натворил! Что натворил! - закрыл лицо руками бордовый пиджак и зарыдал. - Кто утешит меня в моем горе?!
- Не плачь, брат, - обнял его за плечи серенький, - я утешу тебя. Пойдем скорей к столу, помянем нас, безвременно усопших.
- Вот, хорошо, что ты утешил меня, - сразу перестал рыдать бордовый и пошел в обнимку с сереньким к столу. - Я такой сентиментальный! У-у, душегуб! - погрозил он мужику кулаком.
- Выброси эту гадость в пропасть, - посмотрел пустыми, как дырки, глазами серенький старикашка.
- Слушаюсь, господин, - пробормотал мужик и понес тяжеленную гадость к пропасти. Ноги подгибаются, руки трясутся, вонь страшная, идти далеко. А плеть то по левому боку - щелк, то по правому. Порхает в воздухе, врезается в ребра, жжет, как лента огненная, нет никакой возможности терпеть это. Доплелся несчастный до края, бросил в бездну куски гадкие и обратно скорей, но плеть не отстает. Забежал он в дом, а там уже чисто все, ковер мохнатый красный новенький, стол черного мрамора сияет, бутылки, закуска на нем. Все, как было. Черти сидят, водку из хрустальных кружек пьют, «ха-ха» у них, «хи-хи», беседа дружеская. Рухнул мужик на колени:
- Пощади, господин, останови плеть! - а плеть над плешью мужицкой посвистывает. - Че хошь бери, останови ее только!
- Да я бы взял, - посмотрел бордовый черт на мужика, закусывая водку черной икрой на хлебушке с маслом, - только брать с тебя нечего, ты ж голь перекатная. - Посидел немного, пожевал, подумал. Плеть замерла, слова хозяйского ждет. - Хотя… жена ведь у тебя есть… Отдашь мне жену?
Волна возмущения раздула мужику горло, хотел он закричать на черта, но плеть в это время по левым ребрам - щелк, и на правые нацелилась.
- Угу-угу-угу…