-Санёк, слушай сюда,- устало сказал ротный,- сдаётся мне, что они,

скоты, идут прямо перед нами, километрах в двух-трёх и ставят мины.

Ну-ка сойди с дороги и вдоль неё по целине проскочи вперёд эдак

километров на пять, посмотри, что и как.
Я, не мешкая, вскочил на

свой БТР и повёл взвод вперёд. Действительно, через 20-25 минут

хорошего хода я увидел двух “духов”, копающихся в песке на дороге. Дико

заорав в ларингофоны: “Размах (позывной командира роты)! Я нашёл их!”,

ринулся к ним.

Настало время возвращаться домой, в бригаду. Там, в бригаде письма от

жены, однокашники, попавшие в другие батальоны, поэтому очень сильно

тянуло. Возвращение было тяжёлым и запоминающимся. Душманы, обозлённые

тем, что мы беспрепятственно доставили хлеб в революционный город, на

обратном пути ждали нас, чуть ли не на каждом километре. Частые подрывы

машин, нападения на отставшие грузовики и БТРы. Наша рота шла в

передовом отряде. По радиостанции услышал, что в колонне подорвался на

мине ГТМ (гусеничный транспортёр медицинский), приданный нашей роте. По

приказу ротного я подъехал со своим взводом к раскорёженной машине.

Бойцы из экипажа ротного БТРа вытаскивали из люка ГТМ механика-водителя

или, вернее, всё, что от него осталось. Вместо ног обрубки по колено,

кровь хлестала отовсюду – из обрубков, из ушей, глаз, носа.

Санинструктор-сержант ввёл ему антидот. Через 3 минуты бедняга умер.

Этим же вечером ротный собрал всех офицеров в палатку (рота

располагалась рядом с аэродромом). Солдаты роты стали втягиваться в

наркоманию. И немудрено… Афганские мальчишки, вечно снующие между

солдатами, продавали всякую дребедень от жвачек до дублёнок. Ну и среди

этих товаров был “чарс”- анаша, недорогой и доступный солдатскому

карману. И пошёл по солдатским палаткам сладкий дурманящий дымок.
- Что будем делать, мужики?- спросил ротный. Кто-то в шутку предложил:
- Чтобы бороться с этим злом, надо самим попробовать.
Откуда появилась лепёшечка “чарса”- неизвестно, а только забили косяк,

подожгли и пустили по кругу. В первый и последний раз курил я анашу и

вынес для себя противное ощущение во рту и никакого балдежа в голове.

Возможно, благодаря этому меня к этому зелью больше никогда не тянуло.

Полетели. Это был мой первый полёт на вертолёте. И без того

незабываемое впечатление усилилось тем, что земля уходила из-под ног не

через стекло иллюминатора, а вот так напрямую - высунул голову и она

над землёй, отдельно от “вертушки”.
- Стрелять можно?- кричу сквозь грохот работающих винтов.
- Давай!- орёт штурман.
И я пошёл “мочить” из АКСа чёрт знает куда. Стрелять прицельно просто

невозможно. И вдруг “вертушка” как-будто перестала работать винтами и

ринулась вниз. Страшное чувство падения в бездну. А тут над самым ухом,

перед самыми глазами в огне и дыму начался отстрел неуправляемых

реактивных снарядов (НУРСов). Это был настоящий ад! Оборачиваюсь –

штурман смеётся. Ну, гад,- думаю,- хоть бы предупредил!

Нравились мне и ночные привалы. Земля за день нагревается так, что

можно до утра спать на голой земле, не опасаясь подхватить насморк,

правда, если не боишься скорпионов и фаланг. Организовав охранение,

офицеры собирались у БТРа командира роты, до поздней ночи резались в

карты, травили анекдоты, вспоминали дом. А утром снова вытягивали

машины в колонну и в путь.
В Таринкот прибыли благополучно. Пока

афганцы разгружали хлеб, мы подружились с нашими вертолётчиками. Они

нам с большой земли привозили водку, правда, за наши “кровные афгани”,

которые не всегда понятным для меня путём попадали в наши руки.
-Хочешь слетать с нами на боевые?- спросил меня новый знакомец-вертолётчик.
- Хочу, - ответил я.
Меня обрядили в бронежилет, усадили у открытой двери вертолёта Ми-8,

зацепили тросом за крюк (чтобы не выпал). Дверное пространство

перекрыли турелью, на которую я установил свой автомат.
- Готово,- крикнул.

Наползала дневная жара, но и хмель потихоньку проходил. Я осмотрелся

вокруг. Хоть я родился в Узбекистане, но здешняя природа совсем не

походила на ту. Невозможно описать голубизну афганского неба, без

малейшего намёка на облачко. Сухая потрескавшаяся земля без единого

кустика, травиночки, не видящая по 7-8 месяцев ни капли дождя,

глиняные, сумрачные хижины афганцев, величественные мечети и минареты,

пугливые афганские женщины в обязательной парандже. Эти и другие

впечатления на всю жизнь отложились в моей памяти. Мне не с чем

сравнивать опасные горные дороги, где с одной стороны отвесные скалы, а

с другой умопомрачительные пропасти.
Оттого, что дорога была тихой,

мне казалось, что всё не страшно здесь. И даже когда впереди по колонне

на мине подорвалась машина, это виделось чем-то далеким. Подъехали к

подорвавшейся машине, со спокойной деловитостью перегрузили мешки с

мукой на другие машины и дальше…

А вот касок с собой не брали. «Как канадские хоккеисты-профессионалы”,

- подумал я. По два индивидуальных перевязочных пакета на брата, по

одной аптечке на каждого. Из одежды кто что мог достать удобного,

сетчатые маскхалаты, кроссовки и т.д. И солдаты, и офицеры – все

одинаково. Ну и я также. Рейд предстоял многодневный и трудный. Наша

рота оказывала помощь частям афганского корпуса в сопровождении колонны

с хлебом в центр горной провинции Таринкот. Из русских подразделений с

нами шёл соседний третий батальон и рота десантно-штурмового батальона

нашей же бригады.
*
В путь тронулись ранним утром после тяжёлого похмелья, как

это иногда бывало. Я с любопытством смотрел в триплекс, голова трещала

и, хотя воздух внутри БТРа ещё не прогрелся, меня тянуло вылезти из-под

люка наверх. Увидев, что все офицеры так и сделали, я последовал их

примеру.

Не сразу сложились у меня отношения с замполитом. Он как-то сторонился

компании взводных, старался быть ближе к ротному. А ротный напротив,

любил нас взводных, любил потрепаться за мирную жизнь, порассказывать

нам солдатские байки. 28-летний, он нам казался уже стариком.
Командир третьего взвода как-то и не запомнился; он был жадным до

чеков, непьющим, вообщем, “правильным”. Таких в мужских компаниях не

любят.
А дней через десять мне вместе с ротой предстояло уйти в рейд, где я

был по-настоящему окрещён в бою. Многое меня поразило при подготовке в

рейд. Дембеля брали тяжёлые пулемёты ПК, магазинов набирали по 10-12

штук. В вещь-мешки закидывали горстями патроны, гранаты, сигнальные

патроны; у каждого за плечами одноразовые гранатомёты РПГ-18.

Приступил к приёму должности. При осмотре своих БТРов я ужаснулся от

того, что они были внутри чёрные от копоти. «Да они, товарищ лейтенант,

все были и на подрывах, и под гранатомётом,- отвечали водители,- зато

надёжные и проверенные». Солдаты мои степенные и уверенные в себе, в

чём-то даже выше меня.
Из офицеров мне, как ни странно, больше

понравился Шура Рыльщиков. Старший лейтенант, лет на пять старше меня,

он явился в моём воображении этаким гусаром времён Дениса Давыдова.

Если не воевал, значит, был пьян, а в рейдах рвался вперёд раньше всех.

К тому же, на первый взгляд, был любимцем у женщин, хоть и

насчитывалось таковых не более двадцати на всю бригаду. Был прекрасный

рассказчик и балагур. Его-то и выбрал я в первое время в сотоварищи.

Сначала по выстрелам, потом по радиостанции узнали о начале боя. Застав

душманов врасплох, особого сопротивления наши роты не встретили. Свист

пуль донёсся и до нас, ибо убегающие в панике моджахеды вышли на КП, но

тремя очередями из АГС-17 мы загнали их обратно. Пленных, как обычно,

не брали, но с трофеями ротный и взводные неслись на БТРах к КП

батальона, как ковбои на разгоряченных мустангах.
И впереди, развевая на ветру зелёное исламское знамя, нёсся Саня Рыльщиков, с которым накануне я так и не познакомился.
По прибытию в бригаду обычный отчёт о результатах: сколько убитых

душманов, сколько захвачено оружия, документов. Мы же обошлись без

потерь. Мне такая война показалась лёгкой и безмятежной. «Так воевать

можно”,- подумал я.