Каким ослепительно белым был на Алтае снег!
Я проучился в Зерендинской средней школе всего лишь две четверти, но впечатлений от тех четырёх месяцев моей школьной жизни осталось очень много. В школе учились дети целинников. Они приехали в Зеренду со всей страны. Народ особый, романтики и в то же время деловые все. В моём классе учились представители 14 национальностей. В той школе мы не просто учились, мы активно жили. Жили в особой возвышенной атмосфере, которой я больше никогда и нигде в жизни не встречал. Про это можно бы было написать целую книгу, но это будет не по теме. Нас тянуло домой. Не прожив на целине и года, мы зимой вернулись в Аю. Боже мой, каким же после Казахстана чистым, ослепительно белым и искристым был на Алтае снег!

Запах дыма далёких казахских кочевий
Амалия просила меня описать наше житьё-бытьё. Саша скучал по своему дому. Я писал под диктовку, а от себя расписывал свои впечатления о моей новой жизни в Зеренде. Собственно, брат сам всё это много раз видел: Зеренду, свой двор, со двора можно было окинуть одним взором всё село, озеро, сопку с желтеющим осенним лесом, уходящую своими отрогами в синеющую даль горизонта. Вдоль южного берега Зерендинского озера тянется лесистый склон крутой сопки. В ясные солнечные дни озеро, лес и сопка напоминали мне мой родной Алтай. Так сильно похоже на Синюху! Только меньше. Казалось, что Алтай совсем рядом, будто во-он там за этим лесом, недалеко отсюда, прошло моё детство. Я учился во вторую смену, риходил домой ночью. Ветер. В его шуме мне мерещится родной шум Катуни. За спиной в это время дышала последними суховеями бескрайняя казахская степь. Её дыхание приносило терпкий запах полыни, сквозь который еле угадывался запах дыма далёких казахских кочевий.

Многим удалось уйти от погони
Средней школы тогда в Чаглинке ещё не было, поэтому продолжать учёбу мне пришлось в соседнем селе, в Зеренде. Там жила моя тётка Амалия. Она уехала в Казахстан из Аи ещё раньше нас. Её маленький засыпной домик стоял на краю села, у дороги, на небольшом возвышении. Её сын Александр служил в Армии охранником в Кустанае-12 – это зона заключения, небольшой кусочек ГУЛАГа. Тётка Амалия перечитывала по многу раз в день все его скупые письма. Она ездила летом к нему в часть и до сих не могла отойти. Стены солдатской казармы были сплошь покрыты выбоинами от автоматных пуль. Зэки сумели разоружить охрану и устроили массовый вооружённый побег. Были жертвы. Солдаты полмесяца вылавливали беглецов по степи и лесам. Многим удалось уйти от погони.

Смерч
Несмотря на такие необычные и недосягаемые для Аи возможности, Чаглинка меня угнетала. Мучаясь ностальгией, облазил я все ближайшие сопки, пытаясь в степных суховеях уловить запахи родной алтайской весны и не находил их. После каждого взрыва атомной бомбы на полигоне к нам приходили пыльные бури. В мае смерч унёс в небо не только все подушки и одеяла, которые сушились на заборах, а даже целое поле вместе с семенами и землёй. Высокая серая воронка кружилась над селом и унеслась мимо сопок в степную даль. На Ае это по-другому отразилось. На нашей улице в каждом доме были раковые больные. В школе долгое время в принудительном порядке выдавали всем без исключения йодистые таблетки. Заставили по всей Ае забить колонки и не брать воду из Катуни потому, что в ней якобы не хватает йода, а жить без него человеку будто бы нельзя. Бог с ним, главное, многих людей в Ае тогда этими таблетками спасли от неминуемой гибели.

И всё сошлось!
Село Чаглинска, куда мы приехали, имела всесоюзную славу. Там был институт целины и испытывалась новейшая техника, передовые методы агрономии и животноводства. В селе побывало много знаменитостей. Индира Ганди летела из Индии в Моску, по пути завернула на целину. В сельском клубе выступал знаменитый на весь мир экстрасенс Михаил Куни. Он гастролировал в Швеции, Венгрии, Финляндии, Китае, при этом выступал на языке принимающей страны. И вот такой человек приехал к нам в Чаглинку. Номера - умопомрачительные. Из нашего класса (мы учились в клубе, в библиотеке) пацаны притащили на сцену крутящуюся доску. Они исписали её пятизначными числами и начали вертеть. Экстрасенс стоял спиной, не смотрел, потом повернулся глянул секунды три и назвал сумму всех чисел. Проверили – всё сошлось. Приезжал также кукольный театр Образцова из Москвы и много других знаменитостей.

Прощай Катунь и острова
На весенних каникулах 1962 года мы всё же решились переехать к тёте Маргарите в Казахстан. Я встал на лыжи и в последний раз скатился с горы. Снег был уже плотный и тяжёлый. Следом за мной сошла лавина. Каникулы кончались, снежные торосы таяли на глазах и вместе с ними таяла надежда остаться в родной Ае. Ведь впереди была целина. Целина! Это слово гремело тогда на весь Союз так же громко как слово спутник. К тому году в стране уже было поднято больше сорока миллионов гектаров целины. Всю эту никем и никогда нетронутую степь распахали всего за шесть лет. Это очень огромные масштабы. Вся эта новая пашня по своей площади намного превышает территорию современной Германии. Меня эти масштабы тогда меньше всего трогали, я уезжал из Аи, как мне казалось, навсегда. Прощай Катунь, прощайте острова и родные горы, я еду на целину!

Там за горизонтом Равнополь!
Летом 1959 года отец поехал в Казахстан в гости к брату и взял меня с собой. В Павлодаре мы сошли с поезда, переночевали у каких-то очень гостеприимных казахов, которых отец знал ещё до войны. Мне запомнилось, что во время ужина мы сидели за очень низким столом прямо на полу. Утром хозяева посадили нас на какой-то бензовоз и отправили в Равнополь. Это родное село отца. Мы долго ехали по степи и вдруг отец попросил шофёра остановиться. Мы вышли из машины. Кругом ровная как стол степь. Вокруг ничего. Ничего! Ни Катуни, ни горы Весёлой, ни Синюхи, ни Бабыргана. Ничего. Пахнет полынью и ковыль на горячем ветру волнами колышится. Отец стоит, цветёт весь и не может надышаться: «Во-он там за горизонтом Равнополь! А вон там – Ольгино, а Надаровка вон в той стороне. Я там учителем до войны работал...» Отец поворачивается к солнцу и говорит: «А вон там Тавложан!» Я смотрю во все стороны и ничего понять не могу. Вокруг ведь ничего нет. Кругом ровная как стол степь.

Иней, кошёвка, тулуп и лыжи.
Отец постелил в кошёвку здоровенный чёрный тулуп, а мне разрешили встать сзади на полозья. Стоять сзади и слушать о том, что говорят взрослые мне было интереснее, чем сидеть на облучке и всю дорогу пялиться на круп рысака. На базаре дядя Яша купил мне детские лыжи с бамбуковыми палочками. Это был подарок, скажу я вам! Это же не подсолнуховые палки! И не два кола из старого плетня! Настоящие бамбуковые палки. С кольцами! Наверное из Индии. Или их Китая. Бамбук ведь срезали в настоящих джунглях! Это я знал. Пока взрослые ходили по базару, я изъездил весь пригорок около хозмага. Обратно мне разрешили ехать на своих лыжах. Я стоял на лыжах и руками держался за спинку кошёвки. Красота! Уже за Маймой, на Катуни я начал застывать. Мне отдали бамбуковые палки и заставили бежать вдогонку за кошёвкой, а потом завернули в тулуп. Эта поездка так и осталась в моей памяти: песня про целинников, морозный иней, кошёвка, тулуп и лыжи.

Весну и молодость встречай свою!
Помню как зимой 1957 года мы ездили в Горно-Алтайск на базар. Во время комендатуры нельзя было, а тут вдруг разрешили. Та поездка в город через Катунь была для меня такой же значительной как для Колумба открытие Америки. Отец взял на центральной конюховке коня с кошёвкой. Кошёвка – это лёгкие красивые пассажирские сани для серьёзного выезда. Зимняя карета! Я стоял у сельсовета и ждал пока отец с дядей Яшей Цильх запрягут коня в эту самую кошёвку. Это было морозным зимним утром. Рядом с сельсоветом на деревянном столбу висел большой дюралевый репродуктор. Такой же висел у магазина в МТСе. Прямо сверху из самой синевы сыпался на меня серебристый иней. Он искрился на солнце, а из динамика на всю деревню неслась бравурная песня:
Ой, ты, зима морозная,
Ноченька яснозвёздная!
Скоро ли я увижу
Мою любимую в степном краю?
Вьётся дорога длинная...
Здравствуй, земля целинная,
Здравствуй, простор широкий,
Весну и молодость встречай свою!

В Ае - лучше!
Под Кокчетавом, далеко от Аи, жила тётя Маргарита, мамина старшая сестра. В 1941 году их разлучили. Во время депортации советских немцев они попали в разные поезда. Мать увезли на Алтай, а Маргариту в Казахстан. После этого они не виделись15 лет. Они жили всё это время под комендатурой и за самовольную отлучку с места ссылки грозила тюрьма. Как только комендатуру отменили несколько немецких семей покинули Аю. Часть вернулась на свою родину в Поволжье, часть уехала к родне в Казахстан и в Киргизию, но многие остались. Наша семья из Аи уезжать не решалась, вроде уже привыкли, но отца тянуло домой на родину в Казахстан. Мать тоже вспоминала своё детство в степи и в семье начали поговаривать о переезде «в Казахстан к тёте Маргарите». Было много за и против, но против было больше. И тут вдруг пронеслась по всей стране молва о целинниках. Целина! Целинники! Первопроходцы! Их воспевали как героев и степь, в которой отец родился, вдруг стала героической.