Дом выполнен из необожжённой глины в два этажа и насчитывал комнат

шесть на втором этаже и где-то столько же на первом. Территориально он

делился на две половины. По обстановке и по оставленным вещам несложно

было догадаться – половины были мужская и женская. Дом был в таком

виде, будто хозяева покинули его за полчаса до нашего прихода. Солдаты

успели порыться в сундуках, шкафах и тюках. Среди заинтересовавших

вещей солдаты отобрали одеяла, подушки, старый однокассетный магнитофон

“National Panasonic”, кучу аудиокассет с нудной индо-афганской музыкой,

из еды рис, изюм, кислое молоко. Сразу же из всего стали готовить место

работы и отдыха комбату, сопровождающим офицерам, мне. А из найденных

продуктов предполагалось приготовить вкуснейший афганский плов.
Я

обратил внимание, что такая форма экспроприации не шокирует никого из

офицеров, включая комбата и замполита. Глупо было бы отказываться от

всего этого, ограничиваясь сухим пайком и ночлегом в БТРах.

Не в первый раз приходилось “чесать” кварталы Кандагара с вообщем-то

простой задачей – выявить склады с оружием (по чьей-то весьма

призрачной наводке), провести отлов лиц мужского пола призывного

возраста для набора в армию. Ну и, поскольку бригада вошла в город,-

третьей задачей являлось обеспечение беспрепятственного прохода колонны

“наливников” и других машин по улицам Кандагара. А то обстрелы с

гранатомётов стали уж частым явлением.
Мой взвод, как взвод

молодого офицера, в очередной раз прикрепили к командиру батальона

вместо гранатомётного взвода, традиционно выполняющего обязанности

охраны КП батальона.
КП разместился во дворе богатого, но пустующего дома в старом районе

города. Организовав охранение и выставив посты, я улучил несколько

минут, чтобы осмотреть дом и прилегающий двор.

…в Афгане умный обогатится, красивый
натрахается, а дурак навоюется….
(Непризнанная мудрость)
Операция началась, как по хрестоматийному учебнику. Поэтому

трудно, спустя годы, вспомнить её до мельчайших подробностей, однако

очень хочется избежать художественного вымысла.
Наверное, в единичных случаях совпадали суровые предупреждения

вышестоящего штаба о серьёзности ситуации в предстоящем рейде с

реальной обстановкой. И наоборот. Сухие будничные инструктажи перед

выходом в рейд сулили неординарность, а порой и трагичность исхода.

Мне больше всего понравилось гордое кочевое племя – белуджи. Красивые,

мускулистые с шёлковистыми волосами, бороды в косичках, мужчины, и,

столь же независимые с открытыми лицами, женщины. С седлом лошади и с

винтовкой мальчики и девочки этого племени знакомятся в пятилетнем

возрасте и до самой смерти не теряют мастерства. Мне приходилось

видеть, как глубокий старец – белуджи на расстоянии 50 метров выстрелом

из “БУРа” отбил заводную головку у “Ориента”, любезно предоставленного

Шурой Рыльщиковым. Моё уважение к белуджи усиливалось тем, что они

сохраняли нейтралитет в этой войне, не позволяя втянуть себя в эту

авантюру – ни душманам, ни советской стороне. На первых порах мы,

русские, старались надавить на них. Но представьте, как с первого

выстрела они разбивали триплексы БТРов, когда те не подъехали и на 700

метров к горам, где расположился стан белуджи. Нет, уж лучше мир,-

подумали наши начальники. И, слава богу.

Можешь иметь одну жену, можешь две, а можешь и три. Лишь бы деньги

позволили. А развестись с женой и того проще – надо принародно сказать

трижды жене “уходи”. Афганцы – народ гостеприимный и хлебосольный.

Всегда усадят на самое почётное место и накормят (может, и не всегда

вкусно). Все блюда приносят юноши, ибо женская половина дома всегда

закрыта. Правда, мне не раз приходилось видеть любопытные женские

личики в окнах; ну так хочется хоть одним глазком посмотреть на этих

“шурави” (русских). Спиртное запрещено аллахом, но члены НДПА

(народно-демократической партии Афганистана) научились вместе с нами

обходить этот закон.
В Афганистане две основных языковых группы –

пушту и дари (фарси); последняя очень близка к нашему таджикскому

языку, а поскольку всё идёт от тюркского, наши узбеки, туркмены,

казахи, киргизы тоже весьма неплохо объясняются с местным населением.

Множество племён населяют эту страну.

И началась будничная жизнь: наряды, работа в парке и т.д. Ну а я

потихонечку изучал, что такое Афган. Афганистан – это забытая богом

страна. Народ тёмный и забитый, не умеющий ни читать, ни писать. Живут

убого в глинобитных хижинах; им не знакомы ни электричество, ни

телевидение, ни газеты, ни книги, Всю свою жизнь они несут на себе

желтуху, не считая её за болезнь. Дети, бегающие под ногами, сопливые,

в коросте, с признаками или рахита или дистрофии. Причём, родители на

это не обращают внимания: помрёт дитя – значит, аллах к себе прибрал,

выживет – хвала аллаху. Женщины в Афганистане – предмет особого

разговора. На пальцах можно перечесть, сколько раз я видел открытые

женские лица. Чадра, паранджа – непременный атрибут женской одежды. В

разговоре с афганцем не вздумай спросить, как здоровье его жены. А если

тебя это интересует, можешь спросить: «Как здоровье матери Ваших

детей?” Вроде бы разница небольшая, а существенная.

Зачем написал? Я просто вспомнил, как рвался в Афганистан, будучи в

училище и хотел дать понять тем, кто готовится к выпуску, что служба

здесь не просто не сахар. Служба в Афгане – это постоянная готовность к

смерти друзей, близких, к своей смерти, наконец.
А в первый вечер

после возвращения из рейда мы сели за стол и поставили две кружки с

водкой, накрытые корочками хлеба.… За зампотеха и Володю. А в

солдатской палатке появилась вторая кровать, накрытая по диагонали

красной материей.
За этот рейд ротному и замполиту послали на “Красную Звезду” за успешное выполнение
задания.

Подавленные, мы возвращались в бригаду. О если бы это были бы самые

большие потери, выпавшие на нашу долю.… Два месяца мы провели в этом

изнурительном рейде, но по возвращению я выглядел загоревшим и

возмужавшим, Я имел полное право обсуждать боевые ситуации. По приезде

я узнал горькую весть: погиб наш первый однокашник – лейтенант Володя

Порохня.
Пока мы ездили по горам, его батальон ходил на прочёску в Кандагар.

Володя со своей боевой группой шёл от дома к дому, прочёсывая один из

городских районов. Душманский снайпер сразил его наповал, попав из

“БУРа” прямо в затылок и размозжив весь череп. Вообщем, не мучился ни

секунды, это было на тот момент самая близкая смерть для меня, и я

очень сильно переживал её. Написал письмо в училище, сообщил о скорбном

известии, просил помянуть и обещал отмстить.

Последовала команда “по машинам” и через 3 минуты мы уже шли в колонне.

Я ехал на броне и думал: «Правильно ли всё было? Ведь он пленник, он

рассчитывал на суд или ещё там на что-нибудь, он был уже безоружный.

Вдобавок ко всему бедняк». Но потом вспомнил русского парнишку, который

из-за этой гниды стал куском мяса, Нет, ротный поступил верно, ни

тогда, ни после я не испытывал угрызений совести в подобных ситуациях.

Днем позже погиб зампотех нашего батальона, прилетевшего на вертолёте

из бригады для ремонта подорвавшегося БТРа. Его просто расстреляли из

придорожных валунов.

«Духи”, завидев БТРы, метнулись к водохранилищу, в воду и поплыли на

другой берег. Боевые машины остановились у берега, солдаты поспрыгивали

и стали вести прицельный огонь по уплывающим, кто стоя, кто с колена.

Один с головой ушёл в воду, уже не всплывая, другой, подняв руки,

медленно и испуганно выходил навстречу нам. На вид ему было лет 25-28;

коротко стриженая голова, небольшая курчавая бородка. Под мышкой,

соскочившая с головы чалма. Одет бедно, одежда в дырах и грязи,

Затравленный взгляд ждал моего решения. В это время двое солдат тащили

ящик с минами, указывая на стоящую вдали “Тайоту”. Сомневаться не

приходилось – это минёры. Подъехал ротный. Оглядевшись, понял всё без

слов, передёрнул затвор и в упор выпустил весь магазин в афганца. Тот

успел только рухнуть на колени, вознеся руки к небу.