Захотелось вдруг стать маленькой букашкой, зарыться в землю – и никаких

тебе мировых потрясений. Я даже нырнул головой в эту грязную жижу

настолько долго, насколько хватило дыхания. А, может, это меня и

спасло… Видно “духи” приняли меня за убитого, и это дало мне

возможность метров десять проползти беспрепятственно. Лишь потом они

опомнились и обрушили шквал огня. И тогда я, уповая на бога, вновь

опустил голову в жижу и, как крот, на ощупь попёр вперёд. Много мыслей

успело промелькнуть за эти несколько коротких мгновений. Я ругал себя

последними словами за мальчишеский поступок, говорил сам себе, что

ничего бы не случилось с экипажем застрявшей машины. Отогнали бы

стрелявших душманов и в безопасной обстановке вытащили бы БТР. И

потом,- зачем мне даже звание Героя Советского Союза, но посмертно?! Я

очень захотел жить. Просто жить!

Всё… Я оторван от внешнего мира, без оружия, с единственной целью –

спасти БТР и людей, что в нём находятся. Но теперь я точно знал, что

если со мной что-нибудь случится – весь экипаж высыплет на землю,

закрывая меня грудью. Именно в этот момент я становился воином в том

понятии, которое существует сотни и тысячи лет.
Подполз к носу

своей машины. Трос с крюком на конце уже спускался к земле. Я захватил

его рукой, зацепил сзади за ремень и пополз по колее, проделанной

застрявшим БТРом. До него было метров двадцать, но “духи” заметили меня

сразу же. Защёлкали пули над головой. Порой мне казалось, что они

задевают волосы, Смерть явственно дохнула мне в лицо, Вот так

положеньице. Теперь одинаково опасно было ползти, что вперёд, что

назад. Назад даже опаснее – как развернёшься?

Я ещё крыл их матом, а в голове прокручивал другие варианты. Бросил

взгляд на свой экипаж, - зараза истерии уже проникла в их головы, их

тела. Мне страшно было представить ту же реакцию, что и у тех, кто

лежал на земле и, как, шакал, отказывался идти спасать своих ребят.
И тут я подумал, что не имею пока права посылать своих солдат на явную

смерть, ибо каждый из них мог считать, что я бы на их месте не пошёл бы

в это пекло. Нет из них никого - свидетелей моей храбрости и мужества,

а у меня не было возможности их проявить. Никто из них не мог сказать,

что их командир был и не в такой передряге. Ведь я искал случай, и вот…

- случай нашёл меня. Что ж, надо пользоваться… Я скинул бронежилет,

отстегнул подсумок с патронами, гранаты. Отдав последние указания,

назначив за себя заместителя, я через боковой люк скользнул на землю.

Перед выездом на площадь я заметил на земле пять – шесть лежащих солдат

с третьей роты. Они все были живы, но буквально вмяты в землю. И не

мудрено. Щёлканье пуль по броне моего БТРа неприятно холодило спину.

«Ну и, слава богу!- подумал,- не надо будет своих вытаскивать из

брони». Открыл боковой люк и кричу лежащим: «Мужики! Подлезайте к носу

машины, я спущу трос лебёдки, тащите его к вашей машине!»
И ещё не

закончив отдавать распоряжения, вижу,- они никуда не пойдут. На лицах

запечатлён животный страх от близкой смерти. Ничто, даже угроза

расстрелом, не сдвинет их с места. И в ответ на мои команды уже неслись

истерические крики: «Никто не сможет доползти дотуда! Мы ещё жить

хотим!»

Я не замедлил похвастаться: «Товарищ майор! У меня работает лебёдка!» Я

не просто хвастался, я жаждал спасти БТР и людей; я жаждал подвига и

мысленно давно уже примерял на свою грудь все существующие награды. В

таких случаях, а их было немало, я говорил себе: «Вот наступил твой

час, не упусти свой шанс!»
А сегодня я лишь боялся, что майор

откажет мне, опасаясь за мою жизнь. Но тому выбирать не приходилось.

Согласно жёсткому комбатовскому инструктажу я должен был максимально

приблизиться к застрявшему БТРу, отправить ползком солдата с крюком

лебёдки и зацепить крюк за форкоп, затем вытащить боевую машину и

вернуться на КП. Уточнив по карте местоположение БТРа, усадив экипаж и

десант, я начал движение. Выполняя приказ комбата, я через каждую

минуту сообщал, где нахожусь, хотя и проехать надо было не более шести

– семи кварталов. И вот я на месте.

Однако через секунды выдал в эфир: «Раздел, у тебя есть на коробочках

рабочие лебёдки?» Уверен, что в Афгане никто сразу не ответит на этот

вопрос. Во-первых, потому что машины старые, ещё с Монголии, а,

во-вторых, никто и никогда этими лебёдками не интересовался. Наступила

длительная пауза в ответе. Предвидя этот ответ, комбат запросил

остальные две роты о наличии исправной лебедки. Командиры чуть ли не

одновременно ответили – нет, нет, нет … И тут мне на ухо шепчет стоящий

рядом мой водитель БТРа Муминов: «Таварыщ литенант! У мэня работайт!»
Ну, конечно, этот таджик Муминов – фанат от техники, терпеть не может

всякого рода неисправности. У него, наверное, у единственного работают

никому не нужные дворники стекла, обогрев стекла, фильтровентиляционная

установка, навигационная аппаратура “Квадрат” и вот лебёдка тоже.

И тут в эфире раздался взволнованный голос командира третьей роты

старшего лейтенанта Киселёва Лёши (по кличке Кисель): «Кинжал! Я

Раздел! Вышел на Старобазарную площадь! Площадь залита водой и

превратилась в болото. Одна коробочка пыталась проехать через площадь и

застряла посередине в грязи. Сразу же из прилегающих домов “духи”

открыли огонь. Потерь пока нет, но коробочка самостоятельно выйти не

может. Кинжал, я Раздел, приём!»
Комбат занервничал, закусал усы,

закурил: «Раздел, я Кинжал, из чего стреляют “духи”? Приём.» «Кинжал, я

Раздел, стрельба из стрелкового, похоже на ППШ, приём».
Я понимал, чего опасается комбат. Легче лёгкого сейчас замочить

беспомощный БТР из гранатомета. Я уже представил себе, как ищут “духи”

в своих рядах “базуку” и я не позавидовал экипажу застрявшей машины.

Комбат тем временем ругал на чём свет стоит экипаж засевшей в грязи

машины, Лёху Киселёва, всю третью роту и всех, кто попадался под руку.

Итак, на крыше дома наблюдатель с биноклем и расчёт автоматического

гранатомёта АГС-17. На каждой из трёх стен двора по одному

патрулирующему бойцу – наблюдателю. У закрытых ворот двое солдат. Один

БТР – напротив ворот – с двумя пулемётами, направленными на выход. Ещё

четыре машины построены в каре. Над внутренней площадкой натянут лёгкий

тент от солнца. Это рабочее место командира батальона. Ровно по центру

дворика я поставил сержанта с задачей – не выпускать из поля зрения ни

одного поста и передавать мне распоряжения комбата. Не дождавшись

похвалы от начальства, я сам восхищался своими гениальными решениями.

Наконец щенячий восторг схлынул, и я вспомнил о моих ребятах, которые

барражируют по улицам города и, конечно же, не в пример мне, занимаются

серьёзным делом.
Моя вторая рота спокойно работала, не встречая никакого сопротивления. В первой тоже было всё в порядке.

Моему взору открылась до боли знакомая картина, пришедшая на память по

кинофильмам про Багдад, Али-Бабу и сорок разбойников, тысячу и одну

ночь, Аладдина, Тахира и Зухру. Ничего, кроме боевых машин и солдат в

современном снаряжении, не могло напомнить, что я нахожусь в двадцатом

столетии, как, впрочем, и то, что идёт война. Сама мысль о войне

казалась абсурдной и неуместной. Можно было бы представить лошадиный

топот всадников Чингисхана и Тамерлана, но рёв самолётов, разрыв гранат

и орудий, пулемётные очереди никак не вязались с видами старого

Кандагара, не тронутого ни цивилизацией, ни войной, как её проявлением.
Я встряхнул головой, освобождаясь от мыслей о бренности этого мира и

возвращаясь к проблемам насущным. Организовывая охрану командного

пункта, я вроде бы сдаю практический экзамен комбату и самому себе на

командирскую зрелость.

Ну а я, продолжая свой осмотр, был поражён двором. Стены двора были

вровень со вторым этажом дома. Вверху, по периметру стены, можно было

ходить, будучи защищённым или же имея возможность вести наблюдение и

огонь из амбразур. «Воистину, мой дом - моя крепость!»- подумал я. И в

завершение ко всему крепкие деревянные ворота, которые не всякая машина

протаранит.
А внешний вид внутренности двора являл собой рай в

миниатюре. Посредине маленький бассейн, наполненный прозрачной слегка

зеленоватой водой. И множество деревьев – лимоны, дикие апельсины,

гранатовые деревья. Ближе к дому – большая глиняная печь – тандыр для

выпечки лепёшек. Земля устлана травой, такой редкой для здешних мест.

Поскольку вокруг царило утреннее затишье, я позволил себе через ворота

выйти на улицу, дабы осмотреть подступы к нашему КП.