Откройте книгу К.И. Исаева "Сто тридцать равноправных (о языках народов СССР). В оглавлении в конце этой книги есть строчка: 6.Германская группа(еврейский язык). Коментарии, как говорится, излишни. Не найд?те вы в той книге ничего о немецком языке и в разделе "прочие языки". Какие уж тут свои Шукшины, если сам свой язык не имеет права на существование. И напрасно я обижался на М.И. Исаева все эти двадцать лет. Он бы здорово погрешил против истины, если бы посчитал язык российских нсмцев со всеми его диалектами, на которых никто нигде в мире не говорит, равноправным среди языков народов СССР.

Своя боль, конечно, каждому кажется острее. Аварец может исповедаться Расулу Гамзатову, киргиз -Чингизу Айтматову, чукча-Юрию Рытхэу, русский- Белову, Астафьеву, Расутину. Кому может исповедаться советский немец?! Я лично пош?л бы к Виктору Петровичу Астафьеву. Но сможет ли он сказать за весь наш исчезающий народ?
Были ли в нашем народе свои Шукшины и Шалимовы, Матросовы и Рокосовские? Или мы на голову все упали и не смогли произвести сыновей и дочерей, достойных памяти своего народа, а также всей России? Наверно были, только кто их знает!

Вы правы в том, что генеральная линия отцов-создателей советского многонационального государства проходила через сферу интересов мировой революции. Мы все заложники этой идеи. Нравится нам это или нет, но это было и случилось то, что случилось. Отрицать этот факт-вс?-равно, что сыну алкаголика утверждать, что его предок не пьяница-отец, а дед-трезвенник. И вот результат- появилось невиданное доселе детище - советский народ .Это детище обт?сывали таким образом, чтобы оно наиболее оптимально вписалось в будущее наднациональное государство.

Почему мне вс? это вспомилось после вашей статьи. Я не могу ставить Вам в укор исполнение ваших социальных прогнозов. Это вс?- равно, что обижаться на синоптиков за дождь или за метель. Просто обидно когда после первых всходов в палисаднике синоптики очень рады заморозкам или очень ждут их.

Мне оставалось всего дописать свою фамилию:ТИССЕН....Не Тисин, а Тиссен! В это самое время у меня сломался карандаш. Мы оба с оппонентом неловко возились с огрызком карандаша и оба понимали зачем ему понадобилась моя фамилия. Онколог так и ничего не понял.Он как только мог лечил рак л?гких, рак желудка, рак печени. Возможно, он не представлял себе, что бывает рак души - очень скверная болезнь. Он мило улыбался когда я пряча глаза писал свой адрес в его альбоме. Окончание моей фамилии не произвело на него, в отличии от его соседа, никакого впечатления. Сошли с поезда. Маруся молчала. Педагог на прощание подал мне руку и неловко не то ухмыльнулся, не то улыбнулся, потом пош?л прочь. Наивный и простодушный онколог, прощаясь в сердцах приобнял нас. Растворяясь в толпе он ещ? раза два помахал нам рукой. Мы стояли одиноко на перроне. Говорить ни о ч?м не хотелось. Если бы я промолвил хоть слово, то разрыдался бы как девчонка.
Более горького момента для своего национального достоинства не помню, хотя меня, бывало, дразнили фашистом, избивали даже ради забавы.

Наперебой расхваливая прелести наших родных мест мы с Маруеей пригласили обоих вместе с семьями к себе в гости. После этого в нашем углу вагона установился какой-то дух взаимной сопричастности. Нас к морю и самоотверженности врачей, а этих солидных мужчин к романтике наших красивых мест, к нашей жизнерадостной молодости. Солнце садилось и разговор переш?л на педагогику. И тут мой коллега начал отстаивать мысль о генетической неполноценности всех нерусских людей, особенно немцев. Мы о Марусей робко пытались возражать. Солнце закатилось. По горизонту вспыхнула яркая, вполнеба оранжево-красная заря. (Тогда мы ещ? не знали, что эту красоту систематически наводит Семипалатинский ядерный полигон). Если бы зари не было, то и онколог и педагог могли бы увидеть, что не от не? одной наши лица стали красными. Педагог, видимо, что-то понял, быстро сменил тему разговора и попросил написать на обложке его книги наш адреос - вдруг правда, надумает приехать к нам в гости. Руки у меня подрагивали. Было неловко и муторно.

Это было в поезде. Мы с Марусей (с Мари) ещ? не были обвенчаны, вся жизнь была впереди и представлялась то широкой ровной дорогой, то голубой спокойной рекой. Старый допотопный вагон стучал по рельсам на стыках, за окном проплывали поля, бер?зовые рощи, а над ними вместе с нами, попутно, по макушкам деревьев катилось солнце. Против нас сидели два почтенных попутчика: главврач онкологического диспансера и преподаватель педагогики, бывший моряк. Вечерние лучи солнца перевели русло дорожного разговора с моря и тибетской медицины на природу. По этой теме мы оказались ведущими. Наши попутчики слушали нас с таким же восхищением как и мы их. Они по-хорошему позавидовали тому, что мы выросли на берегах Катуни, тому, что я целый год прожил под легендарным перевалом Чеке-Таман на знаменитом Чуйском тракте.

С большим интересом прочитал вашу полемическую статью "Линия судьбы". Вы высказали на страницах "Нашего Современника" много горькой правды, той правды, которую имеющие уши давно должны были уелышать, но не услышали. В вашей статье много много мыслей, которые я высказывал вслух на страницах местной печати и в "Нейес Лебен". Почему же чувство обиды и растерянности не покидает меня? Подобное чувство я пережил однажды на заре своей юности.

Двадцать лет назад СССР переживал пик перестройки. Свобода слова радовала, свобода действий удурчала. Свои прогнозы и опасения *относительно грядущей гражданской войны на Волге выразили публицисты *Ксения Мяло и Петр Гончаров в своей статье "Линия судьбы", которая была опубликована в журнале "Наш Современник", *№9,1990 год. Я написал им открытое письмо, которое было напечатано в газете "Neues Leben". Свою статью я назвал "Судьба линии" Ниже помещаю копию этой статьи.

Спасибо Фёдор. Перечитал на два раза. Хорошая статья, ... интересные мысли, ...