Сказка– это самая красивая гора Горного Алтая. Одно из красивейших мест планеты. 20 июня 1976 года его жене, Анне Александровне, исполнялось 60 лет. В этот день АлександрТимофеевич вывел свою семью к озеру Шавло. Макушкин ни разу не был на Алтае, но ориентируясь по картам, спланировал выход к озеру очень оригинально. Выходят они из леса и видят перед собой горное озеро, а за ним гора Сказка. Утренние лучи солнца озаряют белоснежные вершины: Красавицу, Мечту и Сказку. Вся эта картина отражается в изумрудной глади озера прямо у их ног. Александр Тимофеевич приглашает всю свою семью войти в храм её Величества Природы и говорит жене: «Дарю тебе Сказку!» На следующий год он, ленинградец, показывал нам наш Алтай. Подарил и нам тоже Сказку. Нам сМарией было тогда по 30 лет. Мы забралисьна одну из вершин. Под нами семь озёр и все разного цвета, а перед нами сама Сказка во всей своей красе. Мы запихали свои автографы в стеклянную бутылку и заложили её на вершине камнями. АлександрТимофеевич мечтал сходить на Сказку ещё пять раз.

В1976 году свела меня судьба с одним замечательным человеком. Макушкин Александр Тимофеевич, один из отцов советской кибернетики, среди его друзей учёная элита Советского Союза и даже сам Александров, Президент Академии наук СССР. В детстве пионер Саша Макушкин встречался с писателем Максимом Горьким. Кроме того Макушки был ещё и мастером спорта по туризму, основатель нескольких союзных туристических маршрутов. Поднимался на Ключевскую сопку, провёл свой отпуск со змееловом во Фрунзе, другой раз провёл лето наТянь-Шане у охотника на снежных барсов. На Памире он искал йетти, снежного человека. Занимался бегом. В день рождения пробегал столько километров, сколькоему лет. В 60 лет пробежал 60 км! На следующий день рождения жена потребовала перейти на марафонскую дистанцию. В тот год он приехал из Ленинграда, точнее из Петродворца к нам в Горный Алтай со своей семьёй. Запланировал подарить своей жене Сказку.

В августе пришло письмо от Анны Александровны. Её муж умер в 20 июня 1978 года. В день её рождения. Терпел изо всех сил, чтоб до этого дня дотянуть.
Боже как это больно...В один день отмечать свой День Рождения и День смерти любимого человека...Это уже вечный трауер...

Лиля, а после 60 это уже *не зависит в какой день это произойдет, все равно остаток жизни будет в трауре, даже если этот траур не будет виден окружающим.

Не думаю, что это зависит от возраста...Скорее это зависит от глубины отношений и конечно же характера человека...

Лиля, пережив утрату *в30-40 лет у человека есть еще время свою личную жизнь как-то вновь устроить, после 60 лет (часто) ни шансов, ни желания, ни сил нет, чтобы начать новую жизнь..

Дай бог никому из нас не испытать это на себе...(ch) (L)

Александр Тимофеевич прожил оченьинтересную и очень *красивую жизнь. Сам подарок был преподнесён очень романтично. Это была коробка шоколадных конфет. Он подарил её Ане в первый раз ещё до войны. Когда они дружили. Потом это стало традицией. Она прервалась лишь во время войны и в послевоенный голод. На шкафу лежал такая же как и всегда коробка. Как в самый первый раз. Сноха его мне призналась: "Завидую им. Живут как молодожёны!" О том как надо уходить из жизни он с нами говорил не раз. Говорил indirect. Приводил примеры как это делали его друзья. То, что он встретит свою судьбу мужественно, у него не было никаких сомнений. Он был и будет для меня в этом плане и в других отношениях всегда примером. Так же как и мой дед. И мой отец. Они такими же были.

Я приведу отрывок из своего романа "Изгой или повесть о Шёлковом Каштане". Вы поймёте, о чём...
1.
Ночь пролетает в мгновение ока. Меня будит медсестра Валентина. Я сажусь на кровати, опускаю ноги на пол, встаю, но продолжаю спать с открытыми глазами. Я ни о чём не думаю, ничего не знаю, ничего не помню. И не стараюсь о чём-то думать, что-то помнить, выполняю всё, о чём просит добрая ко мне и сдержанно рычащая на любопытствующих больных медсестра. Наверное поэтому я спокоен и даже чуточку счастлив. Мне также нравится, что меня не оставляют без внимания все, с кем я успел познакомиться. За неделю пребывания в онкоцентре я набрал тот рейтинг популярности, в котором чувствую себя человеком. Я намеренно не слежу за временем, хотя потихоньку начинаю волноваться, ведь уже к обеду очнусь от наркоза и буду знать, что приготовила мне своенравная судьба. Позже я буду просыпаться среди ночи в холодном поту кладбищенского ужаса, думая, что меня ещё не оперировали, что я ещё только лежу на операционном столе и всё ещё не знаю, рак у меня в груди или маленькая добренькая вавочка...

2.
Наконец две уже знакомые мне молоденькие студентки-практикантки третьего курса Барнаульского медицинского института мило и непосредственно ловят меня в дверях палаты, почему-то считая, что я собираюсь удрать туда, где мокнет под дождями скошенная трава, усаживают в инвалидную коляску и под сочувствующие вздохи больных, среди которых я вижу заплаканную Эн, везут к служебному лифту. Я покоряюсь им. Я сделал в жизни то, что сделал, теперь готов встретиться со смертью, сказать ей пару ласковых...
"Господи! - взываю мысленно к Создателю. - Я ничего не прошу, сделай так, как угодно Тебе!.."
Поднимаемся на "Седьмое небо" - в операционную на верхнем этаже, где, на мой взгляд, выглядит действительно неземным, фантастически красивым.
Меня окружают пять или шесть мило улыбающихся симпатичных девушек мединститута. Я раздеваюсь перед ними догола и не испытываю стыда как перед заботливыми богинями. Я благодарен людям, взявшимся продлить мне жизнь. Я хочу осмотреться, запомнить всё до мельчайших подробностей, но улыбающиеся сирены берут меня под руки, подводят к операционному столу, одевают на ноги белые чулки, помогают взобраться на стол, укладывают поудобнее мою тяжелеющую голову, пристёгивают руки и ноги ремнями, накрывают тело белой простыней, хлопочут вокруг как птахи и как птахи щебечут со мной, щебечут. Одна из пташек смочила мои пересохшие губы влажной салфеткой. Другая...
Нет ни света, ни тьмы, ни добра, ни зла, ни мысли, ни боли, ничего ни в чём нет, как не было до сотворения мира. И я не знаю, когда начинаю понимать, что мир как стоял, так и стоит, и только я, моё слабое сознание проблескивает в него из небытия, из ничего, из провала памяти слабой искоркой - блеснёт и погаснет, блеснёт и погаснет.
В один из проблесков слышу потусторонний голос доктора Агеева:
- Альберт, вы меня слышите? Альберт Генрихович!..
Я что-то бормочу, пытаясь увидеть доктора, но ничего, кроме наркотического куража не вижу. Доктор Агеев поймал этот проблеск.
- Вынужден оперировать вас в третий раз - внутриполостное кровотечение не останавливается. Вы согласны?..